«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории - Коллектив авторов

хозяйственные счета и статистику, памятные надписи с надгробных памятников и т. д. В некоторых дворянских семьях имелись изображения родового генеалогического древа[756]. Задаче сохранения семейных традиций служили также рукописные сборники хозяйственных советов, кулинарных и медицинских рецептов, которые велись и передавались в наследство обычно по женской линии [757].

Фронтоны портиков и ворот шляхетских усадьб заполнялись гербовыми картушами владельцев поместья. Герб рода мог находиться над входом на крыльцо, над камином, на печных изразцах. Встречались также флюгеры, на которых выбивался год построения дома, находился герб или инициалы хозяина. Аллегорические рисунки, надписи на польском и латинском языках, моральные максимы, жизненное кредо и девизы встречались на воротах, на поперечных балках дома, над входными дверями, на деревьях. На главной поперечной балке, которая удерживала крышу, подчас вырезали дату построения дома (день, месяц и год на латинском языке), крест, имя Иисуса и Богородицы, сентенции с моральным содержанием, а также плотнический знак. Балки, которые удерживали потолок, аттестовались согласно убеждениям домашних как «счастливые» или «несчастливые». Под «счастливыми» балками, например, рождались здоровые дети, барышни получали предложения руки и сердце. Имели распространение разнообразные аллегорические рисунки с пояснительными надписями чаще всего на латинском языке. Например, популярными с XVIII столетия были изображения сложенных в молитве ладоней с надписью «Deo sic» («Так Богу»), ладоней в жесте приглашения с надписью «Sic amico» («Так другу») и ладони, составленной в фигу с надписью «Sic inimicosic» («Так врагу»). Подобное встречалось на ширмах, их рисовали также над дверями комнат и т. д. Иногда при рождении ребенка или при заключении брака на монете выцарапывался год и подобную монету сохраняли как семейную реликвию. Молодежь имела обыкновение вырезать свои имена на деревьях, скамейках и стенах родных домов и школ[758].

Согласно свидетельству Л. Голомбиевского, со времен Августа III, когда возникла мода посылать детей крупных землевладельцев за границу для приобретения «полеру» (светского лоска), молодежь, возвращаясь из путешествия и получая в наследство отеческие дворы, радикально начинали их перестраивать [759]. Подчас молодые хозяева ставили двор на новом месте, а старый – перестраивался для дворовых служб, становился «фальварковым», в него переезжал эконом или устраивались дворская кухня и челядня. Не редкостью являлись случаи, когда потомки продавали свои родовые гнезда вместе с семейными склепами. Большинство шляхетских деревянных дворов, из тех, что избежали пожаров, в конце XVIII столетия были перестроены «из-за мании новаторства».

После продажи поместья или передачи его в наследство новые владельцы при наличии средств кардинально перестраивали усадьбу. Молодежь первой половины XIX в. стремилась избавиться от всего, что было связано со вкусами XVIII в. От намерений перестройки новые владельцы не отказывались даже под давлением общественного мнения, не обращая внимание на статус исторической святыни[760]. Массовую утрату старых деревянных дворов 3. Блогер среди других причин объяснял также распространением спичек и табакокурения, что часто приводило к пожарам[761]. Однако, даже когда отеческие дома в течение XIX в. сносились, лямусы (амбары), в том числе деревянные, обычно сохранялись, некоторые из них достигали возраста в пару столетий.

Исчезали не только памятники усадебной архитектуры, но и сама вещественная среда помещичьего двора трансформировалась со значительными потерями для отечественной материальной культуры. Например, согласно свидетельству З. Глогера, в первой четверти XIX в. в качестве рукоделия среди барышень распространилась мода расплетать ценные исторические ткани XVII–XVIII вв., которые имели золотые или серебряные нити[762]. Подобные ткани использовались для изготовления литых поясов, галунов, эполетов, гобеленов и имели значительную художественную и историческую ценность. Добытый металл стоил менее, чем могло быть оценено коллекционерами погубленное изделие. Обычно с добытого таким образом серебра или золота изготавливалась ординарная столовая посуда. Помещики не заботились и о сохранении хозяйственных архивов, которые могли находиться на чердаках, где их истребляли мыши[763].

Таким образом, разнообразными средствами в поместьях формировалась воспитательная среда, в которой молодое поколение дворян приобретала первые знания про страну и род. Даже руины усадебного дома, переходя в категорию национального наследства и исторической реликвии, продолжали служить воспитательным целям. Вместе с тем не легендарная версия, а основанная на документальных источниках история семьи часто отсутствовала, и родовая память носила дискретный характер. Это случалось чаще всего, когда род приходил к упадку, терялись родовые земельные владения, а вместе с тем – и пространство мемориализации и сохранения семейной истории. И, напротив, когда какая-либо ветвь или отдельные представители рода добивались успеха, они обычно были заинтересованы в построении персональной редакции родовой истории и обособлении от общих со своими менее успешными родичами истоков.

В течение XIX – начале XX ст. с популяризацией просветительских, а позже позитивистских идей образование и воспитание начали восприниматься в отечественной дворянской помещичьей среде как важные общественные институты. При наличии данного консенсуса одновременно наблюдалось широкое разнообразие педагогических методов и стратегий, которые могли вступать между собой в конфликт даже в границах одной семьи. В общем воспитательном процессе сосуществовали элементы научных концепций, религиозных требований, старошляхетских образцов поведения и традиционных методов народной педагогики.

Особая значимость придавалась домашнему обучению. Среди его наиболее существенных задач выделялась подготовка к поступлению в публичные школы или гимназии, а также более глубокое, чем это обеспечивалось школьной программой, усвоение иностранных языков и дисциплин эстетического цикла. В семьях помещиков-католиков добавлялась еще одна задача – воспитание детей в польском националистическом духе, а также нейтрализация негативного с точки зрения данной социальной группы культурного влияния официальной школы. Ради достижения данной цели в рамках домашней подготовки детям дополнительно преподавали польский язык, литературу и историю. Особенностью семейного воспитания и домашнего образования в условиях дворянского поместья являлось участие в воспитательном процессе широкого круга персон, которые принадлежали к разным социальным группам.

После разделов Речи Посполитой католическая помещичья семья, которая имела значительные экономичные и интеллектуальные ресурсы, начала рассматриваться идеологами польской национально-освободительной борьбы как одна из главных институций, ответственных за развитие польской национальной культуры и сохранение католической веры на землях Беларуси, где преобладала иноэтническая иноконфессиональная крестьянская и мещанская среда. В поддержку данной задачи с конца XVIII в. польскими национальными идеологами и публицистами создавался и популяризировался идеал «матери-польки», – очень часто с полемическими эксцессами, – можно упомянуть в этой связи призыв А. Рыпинского к «матерям-белорускам» не давать своим детям есть, пока они не попросят по-польски. Подобная миссия требовала затрат существенных материальных ресурсов, а также общественных жертв. Одновременно она повышала значимость дворянской помещичьей семьи в поле политического, этнического и конфессионального противостояния на белорусских землях в качестве главного социального института, ответственного за социальное воссоздание польской национальной элиты.

Формирование модерной религиозности: социокультурные аспекты проповеди в